Неточные совпадения
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к
натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем.
Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
— Я нахожу, что ты прав отчасти. Разногласие наше заключается в том, что ты ставишь двигателем личный интерес, а я полагаю, что интерес общего блага должен быть у всякого
человека, стоящего на известной степени образования. Может быть, ты и прав, что желательнее была бы заинтересованная материально деятельность. Вообще ты
натура слишком ргіmesautière, [импульсивная,] как говорят Французы; ты хочешь страстной, энергической деятельности или ничего.
— Спасать можно
человека, который не хочет погибать; но если
натура вся так испорчена, развращена, что самая погибель кажется ей спасением, то что же делать?
— Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, — сказала княгиня Сергею Ивановичу, как только Облонский отошел от них. — Вот именно вполне Русская, Славянская
натура! Только я боюсь, что Вронскому будет неприятно его видеть. Как ни говорите, меня трогает судьба этого
человека. Поговорите с ним дорогой, — сказала княгиня.
Подразделения тут, разумеется, бесконечные, но отличительные черты обоих разрядов довольно резкие: первый разряд, то есть материал, говоря вообще,
люди по
натуре своей консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными.
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего
человека изучать обязан и имеешь случай, скорей всякого другого,
натуру человеческую изучить, — неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за
натура этот Николай? Неужели не видишь, с первого же разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько так и попали в руки, как он показал. Наступил на коробку и поднял!
Парaтов. Чтобы напоить хозяина, надо самому пить с ним вместе; а есть ли возможность глотать эту микстуру, которую он вином величает. А Робинзон —
натура выдержанная на заграничных винах ярославского производства, ему нипочем. Он пьет да похваливает, пробует то одно, то другое, сравнивает, смакует с видом знатока, но без хозяина пить не соглашается; тот и попался.
Человек непривычный, много ль ему надо, скорехонько и дошел до восторга.
— Очень метко, — похвалила мать, улыбаясь. — Но соединение вредных книг с неприличными картинками — это уже обнаруживает
натуру испорченную. Ржига очень хорошо говорит, что школа — учреждение, где производится отбор
людей, способных так или иначе украсить жизнь, обогатить ее. И — вот: чем бы мог украсить жизнь Дронов?
«Да, я по
натуре не революционер, но я честно исполняю долг порядочного
человека, я — революционер по сознанию долга. А — ты? Ты — кто?»
— Был марксистом. Да, так вот он пишет: революционер —
человек, способный ненавидеть, а я, по
натуре своей, не способен на это. Мне кажется, что многие из общих наших знакомых ненавидят действительность тоже от разума, теоретически.
— Он? Помазанник божий и — презрение к
людям? — возмущенно вскричала Лидия. — Опомнись! Так может думать только атеист, анархист! Впрочем — ты таков и есть по
натуре.
В самом деле, у него чуть не погасла вера в честь, честность, вообще в
человека. Он, не желая, не стараясь, часто бегая прочь, изведал этот «чудесный мир» — силою своей впечатлительной
натуры, вбиравшей в себя, как губка, все задевавшие его явления.
На лице его можно было прочесть покойную уверенность в себе и понимание других, выглядывавшие из глаз. «Пожил
человек, знает жизнь и
людей», — скажет о нем наблюдатель, и если не отнесет его к разряду особенных, высших
натур, то еще менее к разряду
натур наивных.
Он смотрел мысленно и на себя, как это у него делалось невольно, само собой, без его ведома («и как делалось у всех, — думал он, — непременно, только эти все не наблюдают за собой или не сознаются в этой, врожденной
человеку, черте: одни — только казаться, а другие и быть и казаться как можно лучше — одни,
натуры мелкие — только наружно, то есть рисоваться,
натуры глубокие, серьезные, искренние — и внутренно, что в сущности и значит работать над собой, улучшаться»), и вдумывался, какая роль достается ему в этой встрече: таков ли он, каков должен быть, и каков именно должен он быть?
А пока
люди стыдятся этой силы, дорожа «змеиной мудростью» и краснея «голубиной простоты», отсылая последнюю к наивным
натурам, пока умственную высоту будут предпочитать нравственной, до тех пор и достижение этой высоты немыслимо, следовательно, немыслим и истинный, прочный, человеческий прогресс.
Просить бабушка не могла своих подчиненных: это было не в ее феодальной
натуре.
Человек, лакей, слуга, девка — все это навсегда, несмотря ни на что, оставалось для нее
человеком, лакеем, слугой и девкой.
Я вижу, где обман, знаю, что все — иллюзия, и не могу ни к чему привязаться, не нахожу ни в чем примирения: бабушка не подозревает обмана ни в чем и ни в ком, кроме купцов, и любовь ее, снисхождение, доброта покоятся на теплом доверии к добру и
людям, а если я… бываю снисходителен, так это из холодного сознания принципа, у бабушки принцип весь в чувстве, в симпатии, в ее
натуре!
Он свои художнические требования переносил в жизнь, мешая их с общечеловеческими, и писал последнюю с
натуры, и тут же, невольно и бессознательно, приводил в исполнение древнее мудрое правило, «познавал самого себя», с ужасом вглядывался и вслушивался в дикие порывы животной, слепой
натуры, сам писал ей казнь и чертил новые законы, разрушал в себе «ветхого
человека» и создавал нового.
— О, как больно здесь! — стонал он. — Вера-кошка! Вера-тряпка… слабонервная, слабосильная… из тех падших, жалких
натур, которых поражает пошлая, чувственная страсть, — обыкновенно к какому-нибудь здоровому хаму!.. Пусть так — она свободна, но как она смела ругаться над
человеком, который имел неосторожность пристраститься к ней, над братом, другом!.. — с яростью шипел он, — о, мщение, мщение!
И если ужасался, глядясь сам в подставляемое себе беспощадное зеркало зла и темноты, то и неимоверно был счастлив, замечая, что эта внутренняя работа над собой, которой он требовал от Веры, от живой женщины, как
человек, и от статуи, как художник, началась у него самого не с Веры, а давно, прежде когда-то, в минуты такого же раздвоения
натуры на реальное и фантастическое.
Что же было еще дальше, впереди: кто она, что она? Лукавая кокетка, тонкая актриса или глубокая и тонкая женская
натура, одна из тех, которые, по воле своей, играют жизнью
человека, топчут ее, заставляя влачить жалкое существование, или дают уже такое счастье, лучше, жарче, живее какого не дается
человеку.
Или, наконец, если смех этот хоть и сообщителен, а все-таки почему-то вам покажется пошловатым, то знайте, что и
натура того
человека пошловата, и все благородное и возвышенное, что вы заметили в нем прежде, — или с умыслом напускное, или бессознательно заимствованное, и что этот
человек непременно впоследствии изменится к худшему, займется «полезным», а благородные идеи отбросит без сожаления, как заблуждения и увлечения молодости.
Купец Смельков, по определению товарища прокурора, был тип могучего, нетронутого русского
человека с его широкой
натурой, который, вследствие своей доверчивости и великодушия, пал жертвою глубоко развращенных личностей, во власть которых он попал.
Это была привлекательная, страстная
натура,
человек, желавший во что бы то ни стало наслаждаться, никогда не видавший
людей, которые бы для чего-либо воздерживались от своего наслаждения и никогда не слыхавший слова о том, чтобы была какая-нибудь другая цель в жизни, кроме наслаждения.
Доктор считал Привалова немного бесхарактерным
человеком, но этот его недостаток, в его глазах, выкупался его искренней, гуманной и глубоко честной
натурой. Именно такой
человек и нужен был Зосе, чтобы уравновесить резкости ее характера, природную злость и наклонность к самовольству. Сама Зося говорила доктору в припадке откровенности то же самое, каялась в своих недостатках и уверяла, что исправится, сделавшись m-me Приваловой.
— Доктор, вы ошибаетесь, — возражал Привалов. — Что угодно, только Зося самая неувлекающаяся
натура, а скорее черствая и расчетливая. В ней есть свои хорошие стороны, как во всяком
человеке, но все зло лежит в этой неустойчивости и в вечной погоне за сильными ощущениями.
— Это, голубчик, исключительная
натура, совершенно исключительная, — говорил Бахарев про Лоскутова, — не от мира сего
человек… Вот я его сколько лет знаю и все-таки хорошенько не могу понять, что это за
человек. Только чувствуешь, что крупная величина перед тобой. Всякая сила дает себя чувствовать.
— Лоскутов? Гм. По-моему, это —
человек, который родился не в свое время. Да… Ему негде развернуться, вот он и зарылся в книги с головой. А между тем в другом месте и при других условиях он мог бы быть крупным деятелем… В нем есть эта цельность
натуры, известный фанатизм — словом, за такими
людьми идут в огонь и в воду.
Потому что Смердяков
человек нижайшей
натуры и трус.
Вопрос ведь в том, от дурных ли качеств
людей это происходит, или уж оттого, что такова их
натура.
Может быть, кто из читателей подумает, что мой молодой
человек был болезненная, экстазная, бедно развитая
натура, бледный мечтатель, чахлый и испитой человечек.
«Ведь экая натура-то дура, говорит, ведь вот умрет
человек, ведь непременно умрет, а все скрипит, тянет, только место занимает да другим мешает».
Задатки в прошлой жизни были; но чтобы стать таким особенным
человеком, конечно, главное —
натура.
Теперь благоразумный
человек доволен тем, если ему привольно жить, хотя бы не все стороны его
натуры развивались тем положением, в котором ему привольно жить.
И так пойдет до тех пор, пока
люди скажут: «ну, теперь нам хорошо», тогда уж не будет этого отдельного типа, потому что все
люди будут этого типа, и с трудом будут понимать, как же это было время, когда он считался особенным типом, а не общею
натурою всех
людей?
Будет время, когда все потребности
натуры каждого
человека будут удовлетворяться вполне, это мы с тобою знаем; но мы оба одинаково твердо знаем, что это время еще не пришло.
То были
люди, хоть и той же
натуры, но еще не развившейся до этого типа, а он, этот тип, зародился недавно; в мое время его еще не было, хоть я не очень старый, даже вовсе не старый
человек.
Этого возобновления она уже не может принять равнодушно: оно не по ее
натуре, оно было бы не по
натуре и огромному большинству
людей.
Агент был
человек добросовестный: внимательно осмотрел завод, подробно разобрал его книги, прежде чем посоветовал фирме покупку; потом начались переговоры с обществом о продаже завода и тянулись очень долго по
натуре наших акционерных обществ, с которыми соскучились бы даже терпеливые греки, не скучавшие десять лет осаждать Трою.
Я имею отвращение к
людям, которые не умеют, не хотят или не дают себе труда идти далее названия, перешагнуть через преступление, через запутанное, ложное положение, целомудренно отворачиваясь или грубо отталкивая. Это делают обыкновенно отвлеченные, сухие, себялюбивые, противные в своей чистоте
натуры или
натуры пошлые, низшие, которым еще не удалось или не было нужды заявить себя официально: они по сочувствию дома на грязном дне, на которое другие упали.
Действительно, коней он пустил. Сани не ехали, а как-то целиком прыгали справа налево и слева направо, лошади мчали под гору, ямщик был смертельно доволен, да, грешный
человек, и я сам, — русская
натура.
Первый
человек, признанный нами и ими, который дружески подал обоим руки и снял своей теплой любовью к обоим, своей примиряющей
натурой последние следы взаимного непониманья, был Грановский; но когда я приехал в Москву, он еще был в Берлине, а бедный Станкевич потухал на берегах Lago di Como лет двадцати семи.
Белинский — самая деятельная, порывистая, диалектически страстная
натура бойца, проповедовал тогда индийский покой созерцания и теоретическое изучение вместо борьбы. Он веровал в это воззрение и не бледнел ни перед каким последствием, не останавливался ни перед моральным приличием, ни перед мнением других, которого так страшатся
люди слабые и не самобытные, в нем не было робости, потому что он был силен и искренен; его совесть была чиста.
Влияние Витберга поколебало меня. Но реальная
натура моя взяла все-таки верх. Мне не суждено было подниматься на третье небо, я родился совершенно земным
человеком. От моих рук не вертятся столы, и от моего взгляда не качаются кольца. Дневной свет мысли мне роднее лунного освещения фантазии.
Его аристократическая
натура, его благородные, рыцарские понятия были оскорбляемы на каждом шагу; он смотрел с тем отвращением, с которым гадливые
люди смотрят на что-нибудь сальное — на мещанство, окружавшее его там.
Но в этом застенчивом
человеке, в этом хилом теле обитала мощная, гладиаторская
натура; да, это был сильный боец!
Я же был совсем другим
человеком по своим истокам и по своей
натуре.
Искали экстазов, что, впрочем, не означает, что искавшие этих экстазов
люди были экстатичны по
натуре.
Называется она «Monsieur Батманов» и изображает
человека с «широкой
натурой», красивого, эксцентричного, остроумного, не признающего условностей.
— Да, Галактион Михеич. Даже больше, чем не нравится. Говоря откровенно, я его презираю… Он по
натуре нехороший
человек.